«Письма с Иводзимы»: Рецензия Киноафиши
В американском кино японцы или, допустим, вьетконговцы в подавляющем большинстве случаев были обезличенной темной силой, нечеловеческой и страшной, идущей единым фронтом на психологически расслоенный мир американских солдат. Однако эта принципиальная анонимность врага, это отсутствие лиц в противоборствующем стане, доведенное десять лет назад Анджеем Вайдой до логического предела в «Страстной неделе» (только не на дальневосточно-индокитайском, разумеется, а на польско-немецком материале), было в американском кинематографе лишь бессознательным следствием определенной творческой установки. Клинт Иствуд в «Письмах с Иводзимы» как бы перевернул позицию восприятия: теперь японцы, обороняющиеся от морской пехоты США, воспринимают американских солдат как безличное воинство, лишенный человеческих качеств темный и страшный легион зла. До поры до времени американцы у Иствуда – лишь россыпь дышащих огнем маленьких точек на серых, почти совершенно обесцвеченных общих планах, напоминающих не столько батальные картины, сколько адские и безжизненные панорамы Мордора. Но вот американцы появляются вблизи – точно такие же люди, которым матери пишут точно такие же письма о собаках, гоняющих соседских петухов, и о том, что необходимо поступать лишь согласно совести, – и становится ясно: «Письма с Иводзимы» не «японский взгляд» на события Второй мировой, а гениальный рисунок плотного, сжатого, энергетически мощного гуманизма на прошитом войной и историей полотне. Для этого гуманизма национально-культурная принадлежность персонажей не имеет никаких преимуществ перед мерой их человечности. Ни японцы, ни американцы не есть средоточие добра либо зла, но каждый из них сам (естественно, по воле сценариста и режиссера) выбирает, каким ему быть в глазах зрителя.
Конечно, «Письма с Иводзимы» – не какой-то абстрактный манифест. Здесь есть вполне четкие исторические коллизии (противостояние старой японской военной школы, предпочитающей тактическим новациям лобовую атаку, а перегруппировке войск – их коллективное ритуальное самоубийство, и новой генерации японских военачальников, прошедших стажировку в западных военных академиях; радикальное отличие мобилизованных в армию добросердечных булочников и крестьян от приученных к тотальному повиновению и насилию солдат военной полиции), но каждый все же сам выбирает собственную «экранную» судьбу: пристрелить залаявшую невпопад собаку или пожалеть ее, но быть разжалованным и сгинуть в пекле Иводзимы; убить раненого американца или отдать ему последний морфин и вскоре умереть самому; пустить в расход пленных, переговаривающихся с надеждой о своем послевоенном будущем, или выполнить человеческий долг, а заодно и приказ командира. Война – не только выкашивающая целые полки прагматика боя, снятого в стилистике «Спасения рядового Райана» (одним из продюсеров фильма – наряду с самим Клинтом Иствудом, уже не один десяток лет лично продюсирующим собственные картины, – выступил Стивен Спилберг), но и человеческий выбор по ту сторону идеологий и «точек зрения». В этом смысле дела, которые ты творишь, в тот же самый миг творят тебя, – вещь, которую Иствуд различает очень хорошо за тонкими культурными нюансами и безупречным батальным колоритом.
Vlad Dracula
