«Семь черных бумаг»: Рецензия Киноафиши

9 мая в российский прокат выходит фильм «Семь черных бумаг», дебютная лента режиссера Анатолия Колиева. Мировая премьера картины состоялась на Московском международном кинофестивале в рамках конкурсной программы «Русские премьеры». События разворачиваются в высокогорном осетинском селе на второй год Великой Отечественной войны. Двое братьев-подростков уговаривают молодого почтальона прятать похоронки, чтобы отсрочить горе односельчан.

Вопреки синопсису, этот фильм – не совсем о войне. С формальной точки зрения войны в нем нет. Далекий фронт мелькает только во снах и в разговорах. Но решение ограничить повествование тылом кажется единственно верным. От Великой Отечественной войны зрителя, как и создателей фильма, отделяет больше 80 лет. С такой дистанции мы, опираясь на нарративную парадигму и письменные источники, еще можем создавать картинку, которая будет претендовать на художественную правду, но она вряд ли окажется исторически точной. Братья Колиевы (Анатолий режиссировал фильм, а Алан написал сценарий) выбирают для экранизации семейную историю ожидания и скорби на фоне войны. Сюжет картины вдохновлен рассказом осетинского писателя Михаила Булкаты и личной историей деда режиссера.

Идет 1942 год. В высокогорном осетинском селе остались лишь женщины, старики и дети. Когда почтальон приносит похоронки, траур разделяют все. Мальчики, главные герои, придумывают: «черные бумаги» не носить. Но на самом деле именно это действие ничего в картине не определяет. Нам не рассказывают истории семи похоронок, почти не показывают односельчан. В центре повествования – два брата и их мать. Причем мать большую часть экранного времени существует только в пространстве дома. Ее жизнь остановилась и превратилась в ожидание. А мальчики убегают из деревни к замку Фрегат – родовой башне Цаллаевых. Там, под тенью звездного неба, они играют на фандыре и говорят. Замок, не тронутый войной и принадлежащий к другому веку, словно бы подчеркивает их эскапизм. Дети практически не обсуждают войну. Они бродят по мифологическим сюжетам своих предков.

Кинематографический язык режиссера Анатолия Колиева – предельно точен и радикально аутентичен. Снимали в основном в высокогорном селе Камунта на высоте 2000 метров над уровнем моря. Еще до начала съемок исполнители главных ролей приехали туда: Заурбек Абоев учился доить коров и приручать змей, Максим Караев — играть на фандыре. Предметы быта для «жителей» деревни искали по музеям, договариваясь об аренде с охраной. Мотоцикл – хоть он и является, по утверждению режиссера, художественным допущением, в деревню на нем не получилось бы проехать, – нашли именно тот, что был выпущен в 1941 году, чтобы не нарушать глобальную правду. Парадоксально, но подобная ювелирная достоверность не нужна ленте. Промахнись создатели с утюгом или мотоциклом на пару лет – и ничего не поменялось бы. Точная экранная картинка, наоборот, вступает в противоречие с зыбким содержанием фильма.

«Семь черных бумаг» сплетены из метафор, из сказочных сюжетов нартского эпоса. Героев соотносят с его персонажами. Например, мать мальчиков – Шатана. По преданию, не найдя среди своего народа более достойного жениха, чем брат, она стала его женой. Односельчане распускают тот же слух о главной героине. Ее сын – Сослан. У Сослана есть конь, который помогает ему. Сослан бывал в Царстве мертвых – удивителен в этом контексте мелькающий в фильме Даргавский могильник, который называют «Городом мертвых». В разговорах упоминается Сырдон – еще один герой нартского эпоса, первый среди нартов оборотень. Он сделал фандыр из останков своих детей, когда обнаружил их убитыми. Про него говорят: «Получается, Сырдон был такой хитрец, что собственное горе смог обмануть». Главные герои «Семи черных тетрадей» делают то же: когда решают прятать похоронки и когда переносят тревоги и печали в музыку. Мифология становится для картины основным способом высказывания.

Одежда жителей и их дома стерильны: стремясь к исторической точности, создатели фильма позабыли наделить их естественными признаками старения и увядания. Но получилось даже правильнее. Все идеальное, безупречное – как бывает в сказках. Формируется пространство безвременья, затронутое войной лишь условно. За главными героями наблюдают горы: многократно повторяющийся образ немых и безучастных свидетелей дан, правда, слишком в лоб. Вообще, сценарист, кажется, любит проговаривать основные патетические моменты напрямую: «Мы выиграем эту войну. Я видел это не раз. Будет много улыбок и слез, и радость будет, и гордость за великое дело».

Проблема с репликами – вероятно, правдивыми и верными – в том, что мы бесчисленное количество раз слышали их и видели в фильмах о войне. В этом смысле Колиевы не находят ни новой интонации, ни новой оптики (в отличие, например, от сербско-болгарского фильма «Лесной царь» из основного конкурса ММКФ). Но находят уникальную мифологическую систему. Что особенно ценно, родственную им, понятную, в полной мере отрефлексированную. В фильме звучат слова: «…кроме историй, у меня для тебя ничего нет». История народа и становится утешением. Она показывает путь, которым пойдет время: война превратится в миф, ее герои станут богатырями, и мальчики будут рассказывать друг другу об их подвигах. «Семь черных бумаг» – один из таких рассказов, первым прозвучавший под звездами Осетии.

Яна Титоренко